Анализ доступных источников, современных описываемым событиям или не слишком от них отдаленных, позволяет вывить интересную закономерность. В период ведения активных боевых действий с незначительными в исторических масштабах мирными перерывами можно говорить только о существовании воинских навыков и традиции, поддерживающей их существование.
При этом воинские навыки ограничиваются исключительно развитием ловкости и силы и локализуются в конкретных умениях, имеющих непосредственный и практический смысл здесь и сейчас. В качестве традиции сохранения и развития таких навыков может выступать культ воинской силы, сословность или кастовость, критерием отнесения к которым является, в том числе, занятие воинской подготовкой. При наступлении существенного перерыва, в течение которого воинские навыки теряют свою повседневную востребованность и, следовательно, необходимость их сохранения и развития, на смену им приходит другой феномен, нуждающийся в собственной поддерживающей его традиции.
Наиболее ярким примером такого перехода является период в истории Японии XVI-XVII веков, связанный с завершением длительного периода боевых действий и наступлением продолжительного мирного периода. В течение сравнительно короткого промежутка времени к жизни было вызваны многочисленные школы владения оружием. Их основатели, как правило, еще участвовали в реальных сражениях, по окончании которых прошли практику странствующих фехтовальщиков, пока в 1650 г. поединки не были официально запрещены. Параллельно воинские умения еще были востребованы в среде бывших самураев, которые становились телохранителями или входили в банды, контролировавшие игорные притоны. Воинские умения, образно говоря, в лице своих носителей искали место в новой жизни, чтобы, приняв другую форму, сохранившись и переждав период невостребованности, вернуться в полном великолепии и блеске в знаменитой рубке в гостинице Икэдая в 1864 г., Сацумском мятеже 1877 г. и других событиях конца периода Эдо – начала периода Мэйдзи.
В анналах Японии и в военных повестях нет упоминаний о школах и стилях боевых искусств. Основным воинским умением являлась исключительно стрельба из лука, а способом его поддержания – стрельба по собакам со скачущей лошади. Умение стрелять из лука считалось само собой разумеющимся естественным умением и отличительным признаком военного аристократа. О каком-либо приобретаемом мастерстве, которое как понятие могло бы существовать отдельно от его носителя, речи не было. Удивления удостаивались только физические способности натянуть самый упругий лук и стрелой прошить всадника и обе луки седла насквозь. Меткость, как мастерство, входило в содержание самого понятия стрельбы из лука. В противоположность стрельбе из лука, если обнаруживался воин, в неординарной степени владевший мечом, то он и его мастерство в рубке удостаивались отдельного, специального упоминания авторов военных повестей. При этом единственным свидетельством какой-либо существовавшей традиции или школы подготовки мечников может быть признано только упоминание в повести о смуте Хогэн воинов, выросших в Цукуши (часть современной провинции Фукуока, о. Кюсю), которые были известны своим владением мечом. Также жителем Цукуши того времени упоминается Дзиро Тайфу Норитака, лучший боец на мечах, обучавший отдельных персонажей повести.
С большой степенью достоверности самые первые школы стали появляться с началом периода Сэнгоку, когда на смену самурайским поединкам в стрельбе из лука и нечастым схваткам с использованием мечей стала приходить массовая тактика вооруженной луками, копейной, а позднее и огнестрельной пехоты. И это также были еще не школы боевых искусств в их современном понимании, а культивируемые и сохраняемые индивидуальные воинские умения, уже не столь востребованные в реальных сражениях.
Идеи преемственности и самосовершенствования возникли только тогда, когда носители навыков перестали ежедневно рисковать соей жизнью, а у их учеников появились время и стимул обменивать это время на что-то эфемерное вроде достижения идеального мастерства или поиска пути к себе.
В многочисленных китайских хрониках ранее XVI века также не содержится достоверных сведений, позволяющих их интерпретировать в пользу раннего существования школ единоборств. Есть только упоминания об отдельных талантливых бойцах, которые, конечно же, могли быть адептами таких школ, но то обстоятельство, что это не подчеркивалось авторами хроник специально, как заслуживающее упоминания, свидетельствует в пользу культивирования в профессиональной среде именно воинских навыков, а не в пользу существования школ боевых искусств. Китайский роман XIV века «Речные заводи», в котором появляются многочисленные упоминания об индивидуальном воинском искусстве, дает понимание такого искусства исключительно как умения владеть тем или иным видом оружия, то есть навыка. В романе упоминаются наставники по владению оружием в войсках или отдельные бойцы, самостоятельно овладевшие навыками работы с оружием или обучавшихся под руководством других таких же бойцов, без существования какой-либо традиции или преемственности. Есть только два упоминания о передаче навыка из поколения в поколение. Одно касается умения владеть «секретным оружием» – пикой с крюком для стаскивания противника с коня. Второе, заслуживающее более пристального внимания, касается кулачного боя. К сожалению, допустить, что это было уже развитое, привычное нам традиционное китайское искусство, нельзя. Скорее всего, эта была выросшая из повсеместно распространенной в древнем мире борьбы драка на кулаках в народном варианте.
Показательным примером является история полководца Ци Цзигуана, военного реформатора XVI века, деятельность которого по консолидации известных воинских навыков и разработка соответствующих руководств послужила катализатором или даже причиной перехода от культивирования воинских навыков к возникновению школ боевых искусств.
Использовавшийся в китайских (и, позднее, в заимствовавших из них корейских) трактатах способ изображения приемов владения оружием в виде человеческих силуэтов, максимально способен донести только содержание технического приема, который и является элементом боевого навыка, но ни как ни возможностью передачи знания и традиции или культуры движения. Подобные трактаты могут претендовать только на роль устава, руководства или инструкции.
Традиции, которые возникали из обрядово-религиозных практик и которые принято считать предшественниками китайских боевых искусств, из-за наличия большого временного и функционального разрыва некорректно относить ни к воинским умениям, ни к традиционным школам боевых искусств. Это же относится к любым формам эстетического или танцевально-декоративного характера.
Возможно, школы боевых искусств существовали и были востребованы в отрядах самообороны, которые существовали в китайских деревнях и имеют давнюю историю. Это косвенно подтверждается обстоятельством типологической схожести дошедшего до нас оружия таких отрядов и оружия известных школ китайских единоборств. Но, в любом случае, весьма вероятным представляется наличие разрыва между воинскими навыками, практикуемыми в военной профессиональной среде, и в гражданской среде. Многочисленные свидетели, неоднократно наблюдающие физические упражнения солдат регулярных войск цинской армии, описывают их именно как упражнения, направленные на развитие ловкости и молодецкой удали, хотя и с использованием предметов, считающихся теперь оружием традиционных единоборств.
В Индо-Персидском регионе примечательным является то обстоятельство, что традиции силовой, безударной борьбы, существовавшие с древности, сохранились до наших дней. Это, безусловно, объясняется исключительно мирным и спортивным характером состязаний, которые в то же время легко могли быть применены в практическом русле, так как большинство поединков на Востоке, включая Японию, заканчивалось на земле, в борьбе в партере и с итоговым применением кинжала или ножа. Хотя путешественники первой половины XIX века в Индии наблюдали и кулачные бои, но, возможно, эта практика возникла под влиянием англичан, хотя заканчивались подобные бои также на земле.
В противоположность этому, традиции боя с использованием холодного оружия с прекращением исторического вызова также прекратили свое существование, сохранив память о себе в народных развлечениях спортивного или танцевального характера. Последней значительной войной в данном регионе с реальным и многочисленным применением холодного оружия было Сипайское восстание, в котором холодное оружие в соответствии с традициями своей страны в равной мере использовали три силы: индусы, англичане и воевавшие на стороне англичан индусы в составе туземных частей британских войск. После подавления восстания ни о какой культивации туземных воинских навыков в чистом виде речь уже не шла.
Резюмируя, можно утверждать, что в мирное время сохраняемые воинские навыки утрачивают свою эффективность и практичность, они превращаются в искусство и существуют в некоем идеальном мире школ и стилей, где во главу угла может ставиться эстетизм, координация, развитие психологических навыков и концентрации. В военное время такие искусства должны упрощаться до реально применимых техник и ремесла.
Немаловажное значение имеет и то обстоятельство, какому вызову соответствуют те или иные воинские навыки на определенном временном этапе. В настоящее время, когда проверка боевых навыков сводится либо к спортивному поединку по определенным правилам, либо к умению противостоять на улице с ножом против ножа, практика старых оружейных техник и стилей, в лучшем случае, будет являться аналогом хобби. Вневременным навыком, востребованным и адекватным всегда, будет являться только борьба – самое древнее и не имеющее национальных и географических границ боевое искусство.
